«Анализ литературного произведения В.М. Шукшина «Волки»

"Волки" - один из ранних рассказов В. М. Шукшина (написан в 1966 г., опубликован в 1967 г. в "Новом мире"). Этому рассказу как-то не повезло: он очень редко включается в сборники произведений писателя, его практически "не замечают" литературные критики. Между тем "Волки" - типичный шукшинский рассказ: его сюжет и основную коллизию составляет вырванный из обыденной сельской жизни эпизод. Эпизод, как чаще всего бывает у Шукшина, драматичный, с насыщенной динамикой действия, с накалом эмоций. В нем (эпизоде) - и это тоже типично для Шукшина - высвечиваются человеческие характеры. Типичен рассказ и по авторской стилевой манере.

Прежде всего, отметим обращенность к разговорной стихии как к главному арсеналу речевых средств; доминирование разговорной речи и в диалоге (что естественно), и в авторском повествовании. Шукшинской прозе в целом свойственна "погруженность" в разговорную стихию. Эта сторона литературного стиля писателя отмечается в литературе о нем. Так, Б. Панкин пишет: "То, что слово - единственное оружие писателя, - аксиома, ставшая трюизмом. Тем не менее, эту истину хочется повторить. С одним, правда, уточнением. Не слово вообще, а речь, живая разговорная речь, легко, непринужденно, словно ртуть, принимающая любые формы. Это ее стихия составляет ткань и содержание рассказов, их строительный материал. Именно она слышится и в диалогах, и в монологах героев, и в лаконичных авторских комментариях" 1 . В композиционно-речевой структуре рассказа явно преобладает диалог.

Скупая на слова, на экспрессивные краски, в то же время точная, энергичная, эмоционально напряженная, семантически осложненная характеристика персонажей, их поступков, сюжетных ситуаций, содержательная краткость, лапидарность слога, характеризующаяся смысловой емкостью и динамичностью изложения. Эти качества писательской манеры Шукшина соотносительны со стилистическими свойствами разговорной речи. Тот же Б. Панкин связывает "многозначительную" краткость слога Шукшина с его пристрастием как художника слова к разговорной речи. "Язык рассказов, - пишет литературный критик, - художественно выразителен, но средства выразительности необыкновенно скромны, непритязательны, они все из арсенала устной речи" 2 (здесь имеется в виду разговорная речь). Впрочем, как показывает художественный опыт Чехова-прозаика (чьим последователем в области поэтики рассказа является Шукшин), такая беллетристическая манера письма жестко не связана со стилистикой "разговорности".

Наконец, стилевую манеру Шукшина определяет установка (и в этом усматривается главный фактор поэтики его литературного творчества) писать правду, "без вранья" ("Восславим тех, кто перестал врать" - из "Записных книжек" писателя).

В результате, как пишет профессор В. С. Елистратов, "на стилистическом уровне мы видим правдивую простоту, своего рода разумную минимизацию словесной фактуры. Ничего лишнего. Четкий ритм. Отсутствие орнамента" 3 .

Активное функционирование в рассказах Шукшина разговорной (литературной) речи и просторечия во многом обусловлено и социокультурным статусом персонажей (в своем большинстве они - сельские жители), пристрастием автора к диалогу, сюжетами рассказов (все они о жизни в деревне), общей ориентацией Шукшина на изображение, художественное исследование народной жизни. "Ухо поразительно чуткое", - так, по свидетельству Ю. Трифонова, А. Твардовский оценил писательское мастерство Шукшина в построении диалога, в воспроизведении живой, непосредственной речи своих героев 4 .

С самых первых произведений главный герой Шукшина - сельский житель, простой русский человек цельной недюжинной натуры, не пасующий ни перед житейскими невзгодами, ни перед лютым лесным зверем. Он обладает надежным запасом самостояния, которое дает силы выстоять в экстремальных ситуациях, требующих определенных нравственных поступков.

Объектом художественного исследования Шукшин избрал современную ему и родную для него алтайскую деревню со всей ее неустроенностью и вместе с тем с неизбывной тягой к добру, с наивным романтическим стремлением уйти от нудной монотонности будней, вырваться из бездушного существования, лишенного традиционных вековых нравственных устоев и поэзии земледельческого труда, сохранив при этом заветы стариков жить по совести. В. Шукшин признавался: "Для меня именно в селе - острейшие схлесты и конфликты. И возникает желание сказать свое слово о людях, которые мне близки" 5 .

В литературном творчестве Шукшина в известном смысле прослеживается традиция русской классики, идущая от Лескова через И. Шмелева ("За язык пропадаю") и М. Горького. Действительно, по житейским судьбам, по самостоятельности в поступках и суждениях, по своей жизнестойкости, по открытости, непосредственности души герои Шукшина сродни лесковским персонажам. шукшин рассказ просторечный экспрессия

Писатель погружен в быт, житейские заботы совсем не простого "человека из народа". Автор всегда рядом со своими персонажами, он "свой" для них, живет их печалями и... мечтами. Таким ощущает себя Шукшин в своих рассказах. Он знает деревенскую - жизнь изнутри, не понаслышке, в деталях. Неслучайно один из литературных критиков назвал сочинения Шукшина "голосом народной толщи" 6 .

Сюжет "Волков" прост: двое сельчан - Наум Кречетов и его зять Иван отправились в лес за дровами. По дороге на них нападают волки. Тесть струсил и бросил Ивана одного против волчьей стаи... Вернувшись в деревню, зять за такое предательство, едва не стоившее ему жизни, намерен "отметелить" тестя. Но тот уже вызвал милиционера, который и отводит Ивана в "сельскую кутузку".

В рассказе обращает на себя внимание, во-первых, его лексика, работа автора со словом и над словом; очевидна обдуманность в подборе слов, мотивированность их употребления в данном контексте и в контексте всего рассказа.

Во-вторых - сама манера описания персонажей, участников действия, воспроизведения сюжетных ситуаций, сцен, "картин природы" (последние скупо представлены в "Волках", как, впрочем, и в других рассказах) - лаконичная, сдержанная и одновременно семантически и экспрессивно насыщенная; фраза, речевая структура всего текста отличаются динамизмом синтаксического строя. Стилевая манера Шукшина подчиняется принципу "правдивой простоты", требующему от автора необходимой достаточности в художественном изображении данного фрагмента действительности и в первую очередь - в изображении человека, его поступков, в целом его внутреннего мира, "диалектики души" (по Чернышевскому), в образно-поэтическом воспроизведении "второй действительности" (напомним: художественная литература - это вторая действительность).

Разговорные и просторечные слова и выражения выполняют в рассказе "Волки" следующие функции.

I. Они выступают как речевая характеристика персонажа, подчеркивают экспрессивность его реплик. Вот одна из реплик Ивана (в начале рассказа): - ...Я бы с удовольствием лучше водопровод пошел рыть, траншеи: выложился, зато потом без горя - вода и отопление. Здесь глагол выложиться означает отдать, истратить все силы на что-либо, относится к разговорной речи (первоначально был распространен более всего в речи спортсменов). Глагол выложиться экспрессивен и способствует динамичности высказывания. Это подтверждает сопоставление с возможными синонимическими заменами: старался бы работать, поработал бы как следует (не жалея сил), - которые и многословны (что лишило бы реплику динамичности), и экспрессивно маловыразительны.

Еще иллюстрация: - В деревне плохо!.. В городе лучше <...> А чего приперся сюда?

(Реплика тестя Ивана.) Глагол припереться относится к разговорной (литературной) речи, входит в состав грубопросторечной лексики, он употребителен в эмоционально напряженных ситуациях, когда говорящий выражает свое большое недовольство приходом кого-либо. Это вполне соответствует отрицательному отношению Наума к зятю, а также контексту далеко не дружественного диалога между ними. (Отметим немаловажное обстоятельство для полноценного восприятия текста этого рассказа: и выложиться, и припереться, как, впрочем, и другие слова, относящиеся к разговорной речи, и в наши дни - в начале XXI века, почти через 40 лет, выступают с прежней стилистической характеристикой 7 .)

Наиболее выразительны, экспрессивно насыщены в рассказе реплики, произносимые в острых конфликтных и экстремальных ситуациях, что вообще присуще аффективной речи. Вот, к примеру, заключительная сцена схватки с волками:

- Ваша взяла, - сказал он. - Жрите, сволочи <...>

- Ну погоди!... Погоди у меня, змей ползучий. Ведь отбились бы - и конь был бы целый. Шкура.

Или объяснение Ивана с тестем после схватки с волками:

- Предал, змей! Я тебя проучу. Ты не уйдешь от меня, остановись лучше. Одного отлуплю

не так будет позорно. А то при людях отметелю <...>

- Сейчас - остановился, держи карман! - Наум нахлестывал коня. - Оглоед чертов... откуда ты взялся на нашу голову.

В этих репликах мы видим целый набор слов и выражений, наделенных яркими красками "сниженной" экспрессии, "заряженных" отрицательными эмоциями. Выделенные лексико-фразеологические единицы относятся к просторечию или к разряду грубопросторечной лексики и фразеологии, к разговорной (литературной) речи, а также к обиходно-бытовым словам и выражениям разговорной речи. Одно лишь слово предал принадлежит книжной речи.

В приведенных репликах есть и другие элементы разговорной речи и просторечия, участвующие в воссоздании естественности аналогичных реплик реальных диалогов.

1. Так называемые дискурсные, или структурные, слова. Они функционируют в устной речи, преимущественно в речи разговорной, а также в таких сферах книжной устной речи, как язык радио и телевизионная речь; а за рамками литературного языка - в народно-разговорной речи: просторечие, диалекты, жаргоны. В приведенных здесь (и других) репликах к таким словам и выражениям относятся вот зато, раз, держи карман... 8

2. Типичное для просторечия употребление в аффективных конструкциях относительно-вопросительного местоимения что в родительном падеже, например: А чего приперся сюда?; Чего ты! Лаешься-то?..

3. Ненормативное употребление форм разных частей речи (об этом см. дальше).

Все это придает репликам дополнительную выразительность, а также правдоподобие реального диалога.

II. В авторском повествовании разговорная (литературная) и просторечная лексика и фразеология выполняют различные функции.

1. Повышается экспрессивная выразительность текста в силу иностилевого характера этих речевых элементов в литературно-художественном произведении. Ведь, как известно, литературно-художественное произведение при всей погруженности автора в разговорную стихию находит свое стилистическое воплощение в рамках языка художественной литературы, или художественного стиля, относящегося к книжной речи (к ее письменным стилям).

Ориентация автора на "живую", непринужденную речь персонажей и - соответственно - на неформальное речевое общение, употребление элементов разговорной речи и просторечия в собственной авторской "партии" бывает обусловлено, наряду с описанием деревенской жизни фольклорно- этнографической тематикой художественного текста (например, сказы П. Бажова), изображением "блатной среды" (например, в современных детективах или у Ю. Алешковского), раскрытием внутреннего мира "маленького человека" в современной андеграундной прозе с ее "простонародящимся интеллигентом", в сочинениях Е. Попова, А. Слаповского, с одной стороны, - и у В. Астафьева - с другой).

В рассказе "Волки" такие слова передают преимущественно динамизм сцены, энергичность действий (и речевого поведения!) участников ситуации (нередко и с позиции соответствующего персонажа), подчеркивая драматизм изображаемой ситуации, напряженное психологическое состояние персонажа. Например: Иван... огрел вожака бичом. Здесь глагол огреть предполагает энергичный и очень сильный удар бичом; относится к просторечию, употребителен в бытовой речи. Конь шарахнулся в сторону, в сугроб. Просторечный глагол шарахнуться омонимичен, здесь означает резкий, энергичный рывок в сторону из-за страха, от неожиданности, слово очень экспрессивное. Это становится очевидным, если сопоставить его с "нейтральными" синонимическими заменами: броситься в сторону, быстро отойти, отбежать в сторону, которые передают лишь значение, оставаясь маловыразительными по своей экспрессивной окраске. Волк... прыгнул под коня и ударом когтистой лапы распустил ему брюхо повдоль. Распустить - просторечный глагол, здесь передает мощность и энергичность удара, движений волка, по своему происхождению относится к профессиональному жаргону портных: при переделке старой одежды портной перерезает или разрывает нитки (распускает их), которыми сшиты две половины одежды; см. также: Конь сам развернулся и с места взял в мах; Вся стая крутанулась с разгона вокруг вожака.

Напряженность ситуации, энергичность действий персонажей и зверей (в основном в восприятии Ивана) автор передает и "нейтральными", общеупотребительными словами: Волки серыми комками податливо катились с горы; малейшая задержка, и они [волки] с ходу влетят в сани.., а также синтаксическим строем предложений: Волки <...> были совсем близко: малейшая задержка, и они с ходу влетят в сани - и конец. Неслучайно здесь бессоюзное предложение, особенно динамична его вторая часть: драматизм ситуации подчеркивается синтаксическими средствами - в дополнение к ее лексико-фразеологическому составу. Ср.: Иван стиснул зубы, сморщился... [многоточие автора. - Ю. Б. ] "Конец. Смерть". Глянул вперед. Замечательный по лаконизму и эмоциональной выразительности, данный фрагмент свидетельствует о незаурядном стилистическом мастерстве автора рассказа. Два назывных предложения (Конец. Смерть), оформленные как прямая речь, с одной стороны, передают динамизм, психологическую напряженность описываемой ситуации (конечно, вместе с другими словами и предложениями) с точки зрения Ивана; с другой стороны, отмеченный динамизм и драматичность ситуации делают излишними слова, вводящие прямую речь, - первое предложение прямо указывает, кому принадлежит прямая речь.

Данные назывные предложения, так введенные автором в текст, могут быть восприняты как своего рода парцелляция (напомним; парцелляция - "такое членение предложения, при котором содержание высказывания реализуется не в одной, а в двух или нескольких интонационно-смысловых единицах, следующих одна за другой после разделительной паузы... Парцеллируемые части всегда находятся вне основного предложения" 9 . Пунктуационно парцеллируемые части "оформляются" как самостоятельные предложения. Такое синтаксическое построение текстового фрагмента углубляет синтаксико-стилистическую и смысловую перспективу авторского повествования при минимуме используемых языковых средств, придавая авторской речи высокую степень выразительности.

Последнее предложение (Глянул вперед) - неполное. И это очень уместно, так как личное местоимение или имя "Иван" как подлежащее в данном контексте - лишнее. Оно помешало бы передаче динамичности и драматичности описываемой ситуации. Симптоматичен и выбор самого глагола: глянул - из просторечия, оно типично для речи сельского жителя, вообще - носителя просторечия; в литературно-художественном произведении - "продукте" книжной культуры слова оно воспринимается "свежим", выразительным на фоне общеупотребительной и книжной лексики. Сверх того, выбором этого глагола автор еще раз подчеркивает, что воспроизводимая в данном месте рассказа сюжетная ситуация "дается" в восприятии Ивана, с его позиции (об этом см. дальше).

2. Разговорная и просторечная лексика и фразеология при описании ситуации, в которой оказался персонаж, передают не только авторскую оценку этой ситуации, но и ее (ситуации) восприятие, оценку самим персонажем. Автор выражает тем самым отношение к происходящему как бы и от имени персонажа. В результате такое изображение языковыми средствами эпизода, сцены, сюжетной ситуации обретает объемность, стилистическую стереоскопичность. Например: И еще один [волк] отвалил от своры (это видит Иван). Здесь отвалить выступает в просторечном употреблении - в переносном значении отойти, отбежать в сторону от кого, чего-либо. Это значение проясняется благодаря сочетанию с в сторону от своры и контексту. Данное слово выступает обычно со значением отплыть, отчалить (о судне, о плавающих средствах), относится к разговорной лексике. Другой пример: самую лютую собаку еще может в последний миг что-то остановить <...> Прилагательное лютый применительно к животным (преимущественно - к хищным) употребляется сравнительно редко (есть устойчивое сочетание лютый зверь), имеет усилительный характер (очень жестокий). Оно несколько архаично; входит в синонимический ряд: злой, сердитый, жестокий, свирепый. О собаках обычно говорят: злая собака. В данном же контексте, когда сопоставляются волк (действительно очень жестокий, свирепый зверь) и собака, сочетание лютая собака употреблено специально. Автор тем самым подчеркивает особую жестокость волка. Ведь именно так воспринимает вожака волков Иван.

Слова огреть, крутнуться, шарахнуться, глянуть, распустить, отвалить, лютый - из сцены схватки Ивана с волками. Они передают (наряду с участием в описании самой сцены) реакцию Ивана на происходящее, усиливая экспрессивность текста, динамичность авторского описания благодаря "внесению" в объективное повествование личностной оценки персонажа - "участника события".

В просторечном деепричастии жалеючи (в литературном языке расценивается как устаревшее, употребительно в фольклорных текстах, при стилизации "под фольклор") и разговорном глаголе почуять в предложениях: Наум, жалеючи дочь, терпел зятя; [Он] почуял в голосе зятя недоброе - явно ощущается "голос" персонажа - Наума Кречетова. Во-первых, здесь глагол жалеть выступает в диалектном значении "любить"; во-вторых, форма деепричастия на -учи (-ючи) содержит дополнительную социокультурную информацию, в данном случае о Науме как о носителе просторечия. Разговорное слово почуять вполне мотивировано напряженностью сложившейся ситуации, оно передает психологическое состояние Наума, который боится зятя, потому что не может не понимать, что фактически предал его, оставив один на один с волками. Поэтому "нейтральное" почувствовал, лишь обозначая состояние человека, в этом контексте не передало бы столь точно и объемно личных ощущений персонажа и драматичность сцены.

Для полноты описания разговорной и просторечной лексики в диалогах рассказа важно обратить внимание на те слова, семантика и "сниженная" тональность которых выявляются только в устной речи. Имеются в виду слова, выступающие (в диалогах данного рассказа) со значениями, обусловленными синтаксически и фразеологически.

Так, в реплике Наума: С одной стороны, конечно, хорошо - водопровод, с другой - беда... ты б тогда совсем заспался - семантика существительного беда обусловлена его синтаксической позицией сказуемого. Значение глагола бросить в значении отстать от кого-либо, перестать им заниматься, думать о нем реализуется только в составе синтаксически устойчивого сочетания - см. реплику милиционера о Науме, обращенную к Ивану: "Да брось ты его!"

Значения глаголов принять, заработать, налить в соответствующих репликах: - Малость принял для красноречия; - Нет, отметелить я его должен. - Ну и заработаешь ...; - Налил шары-то <...> - фразеологически обусловленные.

Поскольку разговорная речь в литературно-художественном произведении - не стенографическая запись живой речи, а ее стилизация, то такое употребление только что рассмотренных слов существенно помогает литератору придать репликам естественность и правдоподобие реального бытового диалога.

В изображении эмоционального состояния персонажей, драматической напряженности сюжетной ситуации, в экспрессивной выразительности диалогов и в значительной степени - авторской речи, в воссоздании "натуральности" реального диалога в репликах персонажей, наряду с лексикой и фразеологией разговорной речи и просторечия, как уже отмечалось, участвуют грамматические единицы и словообразовательные элементы той же функционально-стилевой принадлежности. Они естественно вписываются в общий ансамбль стилистических средств выражения экспрессии, свойственных устному неформальному общению в условиях межличностного общения носителей просторечия, а также в речевую характеристику персонажей рассказа.

Из синтаксических явлений разговорной речи отметим паратаксическое объединение глаголов (поедем съездим за дровишками; иди гуляй; пойдем в шахматишки сыграем), актуализированный порядок слов в высказывании, обусловленный контекстом (предыдущей репликой), речевой ситуацией (в рассказе - осложненными атмосферой аффективной речи), например: Я тебя бить буду, а не лаяться - ответная реплика Ивана на вопросительную реплику тестя: - Чего ты? Лаешься-то?..; см. также реплику Ивана (она выделена шрифтом) в контексте диалога: - Хотел папаню твоего проучить... Как надо человеком быть <...> - Самую малость: чтоб ты человеком был. А ты - шкура. Учить я тебя все равно буду.

Из морфологии обращают на себя внимание своей выразительностью прежде всего частицы, в основном - частицы модальные (они "вносят в предложение разные значения субъективного отношения к сообщаемому" 10 ). Например: вставай- ка ; налил шары- то , да брось ты!, да потому, что...; что же, без дров сидеть?; Вот (указательная частица) ведь почему молодежь в город хочет?; Ну, поехали; Ну и заработаешь!; см. также в составе устойчивых речевых оборотов: Ну погоди!; Черт- те чего!... (они относятся к упомянутым выше дискурсным словам).

Другое морфологическое средство выразительности - ненормативные формы разных частей речи (имени прилагательного, имени существительного, глагола), характерные для внелитературной сферы русского национального языка: полная форма прилагательного в функции сказуемого вместо краткой (как требует литературная норма) - ему же коня достали, и он же еще недовольн ый ;... и конь был бы цел ый ; окончание родительного пад. множ. числа существительных мужского рода на -тель (Таких возбудител ев -то знаешь куда девают? - вместо нормативного возбудител ей ); в реплике Наума, отвечающего Ивану с явным недоброжелательством к нему, припоминая реплику зятя перед поездкой в лес о преимуществах городской жизни: Учитель выискался! Сопля <...> Да еще недовольный всем: водопровод ов , видите ли, нету - использована ненормативная форма множественного числа слова водопровод - форма "потенциальная", неупотребительная в литературном языке (поскольку данное слово относится к обозначению технических сооружений универсального характера - ср. радио, телевидение, Интернет и т.п.), однако допустимая в речи аффективной, в споре и т.п.; ненормативная форма личного окончания глагола грабить (Граб ю-ут ! - заполошно орал он, нахлестывая коня).

Из словообразования отметим характерные для непринужденной разговорной речи существительные с уменьшительно-ласкательными суффиксами: -чик- (Голуб чик и сизые. Выставились); и -ишк- (Поедем съездим за дров ишк ами; пойдем в шахмат ишк и сыграем); глагольные образования, выражающие интенсивность и энергичность действия (Вся стая крутнулась с разгона вокруг вожака; Наум нахлестывал коня).

Литературные критики и исследователи художественной прозы Шукшина давно подметили преемственность его стиля со стилистикой прозы Чехова (см., к примеру, указанные работы В. С. Елистратова, Вл.Коробова).

Прежде всего пишут об оптимально лаконичной манере Шукшина в воспроизведении мира вещей и природы, а главное - в передаче внутреннего мира героев, в выявлении эмоциональной напряженности душевного состояния, речевого поведения, поступков персонажей, динамичности сюжетных ситуаций, сцен, их психологической нагрузки.

В "Волках" эти качества шукшинской прозы, идущие "от Чехова", явственно ощущаются в описании схватки Ивана с волками и особенно вожака волчьей стаи. <...> Впереди отмахивал крупный, грудастый с паленой мордой... <...> А сейчас Иван понял, что волк - это волк, зверь <...> Этого, с паленой мордой, могла остановить только смерть. Он не рычал, не пугал... Он догонял жертву. И взгляд его круглых желтых глаз был прям и прост <...> Вожак дважды прямо глянул своими желтыми круглыми глазами на человека... <...> Вожак еще раз глянул на него... И взгляд этот, торжествующий, наглый, обозлил Ивана. Он поднял топор <...> кинулся к волкам <...> вожак смотрел внимательно и прямо <...>

Предельно краткий портрет вожака, в котором, наряду с выразительными "внешними приметами", дан и запоминающийся психологический облик волка: крупный, грудастый, с паленой мордой; отмахивал (косвенная оценка мощности волка); круглые желтые глаза; взгляд его круглых желтых глаз был прям и прост; взгляд этот, торжествующий и наглый; вожак смотрел внимательно и прямо.

Такую лаконичность в описании волка можно объяснить "насущными" потребностями авторского повествования, развитием сюжета в данном литературно-художественном произведении. С одной стороны, драматизм ситуации схватки с волками, стремительность происходящего, психологическое состояние персонажа (Ивана), оказавшегося в центре этой смертельной схватки; с другой стороны - вся сцена нападения волков дана автором практически с позиции Ивана, в его восприятии (волки достигли дороги метрах в ста позади саней <...> И смешно тоже уже не было; уже только метров пятнадцать-двадцать отделяло его [волка] от саней), детально "расписывать" волка было некогда, важно было "схватить" главное в его внешнем и психологическом облике.

Между тем именно такая "скупая" на стилистические краски, практически лишенная "изобразительно-выразительных средств" констатирующая характеристика внешности и психологического облика волка обусловлена общей установкой Шукшина на лапидарность литературного стиля при идейно- эстетической, экспрессивно-эмоциональной насыщенности художественного текста. Эта стилевая черта авторской манеры письма последовательно прослеживается в новеллистической прозе Шукшина. Она закономерно сопоставляется с прозой Чехова, с принципами чеховской стилистики в художественном изображении человека, его внутреннего мира и окружающей действительности. С Чеховым Шукшина роднит (и это проявляется в рассказе "Волки") один очень важный конструктивный момент в построении авторской речи, повествования "от третьего лица". Благодаря этому конструктивному моменту в "объективное" авторское видение изображаемого привносится субъективный взгляд персонажа без непосредственных, прямых указаний автора, вроде таких, как "(персонаж) подумал, что...", "ему показалось, что...". В результате - в авторской речи как бы непосредственно присутствует "голос" героя, его восприятие сюжетных событий, ситуаций, коллизий, в том числе и в речевых формах, присущих данному персонажу. Герой становится вместе с автором субъектом художественного повествования.

Такой эксперимент (и надо сказать, эксперимент, вошедший в художественную практику русских писателей-реалистов) Чехов предприняла "Степи" 11 , частично в "Спать хочется" 12 .

И в рассказах Шукшина, в том числе в "Волках", мы видим реализацию такого чеховского приема построения авторского повествования. Уже в первом абзаце рассказа содержится "точка зрения", "отношение" Ивана Дегтярева к своему тестю: В воскресенье, рано утром, к Ивану Дегтяреву явился тесть, Наум Кречетов, нестарый еще, расторопный мужик, хитрый и обаятельный. Иван не любил тестя; Наум, жалеючи дочь, терпел Ивана.

Обратим внимание на глагол явиться. Наряду с участием в воплощении основной коммуникативной задачи авторской речи - описании сюжетной ситуации, этот глагол передает и информацию об определенном (негативном) отношении Ивана к своему тестю, подготавливая тем самым читателя к главной коллизии рассказа. Здесь глагол явиться, который в значении прийти куда-либо употребляется в деловом стиле (Свидетель в суд не явился), используется иронически, с оттенком недоброжелательства, когда говорящий хочет подчеркнуть, подчеркивает нежелательность или несвоевременность чьего-либо прихода к нему (ср. поговорку "Явился - не запылился"). Негативное отношение Ивана к Кречетову подтверждается тут же авторской констатацией: Иван не любил тестя <...> Очевидно, что глагол явиться в этом абзаце передает отношение Ивана к приходу тестя.

Такое построение авторской речи в более или менее развернутом виде представлено в описании нападения волков:

- Грабю-ут, - заполошно орал он [Наум], нахлестывая коня <...>

"Что он, с ума сходит? - невольно подумал Иван. - Кто кого грабит?" Он испугался, но как-то странно: был и страх, и жгучее любопытство, и смех брал над тестем. Скоро, однако, любопытство прошло. И смешно тоже уже не было. Волки достигли дороги метрах в ста позади саней и, вытянувшись цепочкой, стали быстро нагонять. Иван крепко вцепился в передок саней и смотрел на волков.

Впереди отмахивал крупный, грудастый, с паленой мордой... Уже только метров пятнадцать-двадцать отделяло его от саней. Ивана поразило несходство волка с овчаркой <...>

В данном фрагменте рассказа описание ситуации "от автора" в то же время дается и с позиции персонажа, в восприятии Ивана.

Шукшин совмещает традиционный способ "включения" персонажа, его "субъективной зоны" в авторскую речь (например: А сейчас Иван понял, что волк - это волк, зверь) и предложенный Чеховым прием "субъективизации" повествования непосредственным "включением" точки зрения персонажа, его речи в авторскую речь. Следующий за приведенной фразой тест раскрывает, что "понял" Иван (см. выделенное полужирным курсивом в этом тексте), однако без слов, "вводящих" речь, точку зрения, реакцию персонажа: <...> Самую лютую собаку еще может в последний миг что-то остановить: страх, ласка, неожиданный властный окрик человека. Этого, с паленой мордой, могла остановить только смерть. Он не рычал, не пугал... Он догонял жертву. И взгляд его круглых желтых глаз был прям и прост.

Аналогичное наблюдается и в дальнейшем описании схватки с волками (через несколько строчек):

Ивана охватил настоящий страх.

Передний, очевидно вожак, стал обходить сани, примериваясь к лошади. Он был в каких-нибудь двух метрах... Иван привстал и, держась левой рукой за отводину саней, огрел вожака бичом. Тот не ждал этого, лязгнул зубами, прыгнул в сторону, сбился с маха <...> И снова, вырвавшись вперед, [вожак] легко догнал сани. Иван приготовился, ждал момента... Хотел еще раз достать вожака. Но тот стал обходить сани дальше. И еще один отвалил в сторону от своры и тоже начал обходить сани - с другой стороны. (Вся эта сцена подается исключительно в восприятии Ивана.)

А вот чеховский прием в чистом виде:

Вожак поравнялся с лошадью и выбирал момент, чтоб прыгнуть на нее. Волки, бежавшие сзади, были совсем близко: малейшая задержка, и они с ходу влетят в сани - и конец. Иван кинул клочок сена; волки не обратили на это внимания <...>

И дальше по тексту - после того, как волки задрали лошадь и набросились на ее тушу:

<...> Все случилось так чудовищно скоро и просто, что смахивало скорей на сон. Иван стоял с топором в руках, растерянно смотрел <...>. Вожак еще раз взглянул на него... И взгляд этот, торжествующий, наглый, обозлил Ивана. Он поднял топор, заорал что было силы и кинулся к волкам. Они нехотя отбежали несколько шагов и остановились, облизывая окровавленные рты. Делали они это так старательно и увлеченно, что казалось, человек с топором нимало их не занимает. Впрочем, вожак смотрел внимательно и прямо. Иван обругал его самыми страшными словами, какие знал <...>

Несомненно, и в первом фрагменте (особенно вторая часть бессоюзного предложения: <...> малейшая задержка, и они с ходу влетят в сани - и конец), и во втором (особенно та его часть, которая ограничена словами Все случилось... до на него, и предпоследняя фраза) автор воспроизводит сюжетную ситуацию исключительно с точки зрения персонажа, передавая его психологическое состояние, его восприятие случившегося, поведения волков, прежде всего - вожака стаи.

В своей новеллистической прозе В. М. Шукшин применяет разные виды повествования, мотивированно совмещая традиционное построение повествования и введенное Чеховым в русскую художественную прозу гармоничное сосуществование в "объективном" повествовании ("от третьего лица") авторское видение и видение персонажем изображаемого в литературно- художественном произведении, объединяя их на речевом, стилистическом уровне в общий единый дискурс, в рамках которого сливается речь автора и речь героя, и получая художественное изображение живой действительности и человека в двухмерном диапазоне их восприятия автором и персонажем (см., наряду с рассказом "Волки, и такие рассказы автора, как "Осенью", "Упорный", "Ванька Телятин" и др.)

Литература

1. Панкин Б. Василий Шукшин и его "чудики" // Василий Шукшин. Рассказы, М., 1979. - С. 24 - 25.

2. Там же. - С. 2.

3. Елистратов В. С. Русская правда Василия Шукшина (к метафизике национального характера) // Елистратов В. С. Словарь языка Василия Шукшина. - М., 2001. - С. 402.

4. Коробов Вл. Василий Шукшин. Творчество. Личность. - М., 1984. - С. 191.

5. Цит. по: Советская литература. Рассказ. Очерк. Рекомендательный указатель литературы. - М., 1979. - С. 225.

6. Курчаткин А. Голос народной толщи // "Русская мысль" (Paris), 10 - 16 ноября 1994.

7. См.; Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. - М., 1997. - С. 114 и 597.

8. Описание этих слов и выражений см. в "Словаре структурных слов русского языка" В. В. Морковкина (М., 1997. -С. 38, 52, 64 - 65, 104, 128,294 - 295).

9. Розенталь Д. Э., Теленкова М. А. Справочник лингвистических терминов. - М., 1985. - С. 199.

10. Русская грамматика. - М., 1980. - Т. 1. - С. 727.

11. См.: Одинцов В. В. "Степь". Новаторство стиля // Русская речь. - 1980. - N 1.

12. См.: Бельчиков Ю. А. Авторское повествование в рассказе А. П. Чехова "Спать хочется" // Русская словесность. - 2001, - N 3.