Детский православный мир на страницах произведений И. С. Шмелёва «Лето Господне» и К. Д. Бальмонта «Под Новым Серпом»
Одной из основных тем литературы русской эмиграции 1920­х годов по праву можно назвать тему детства. Маленький герой, невольно покинув родину, переживает жизненные трудности на чужбине [1, с. 83—84], к нему обращены и ему посвящены воспоминания об ужасах послереволюционной России [2], именно он будет основным персонажем автобиографической прозы. Лучший пример тому – романы И. С. Шмелёва «Лето Господне» и К. Д. Бальмонта «Под Новым Серпом».
В своей заметке «О книгах для детей» К. Д. Бальмонт писал: «Слепые думают, что детские души – простые, как они думают, что Природа есть образец простоты. <...> Природа бежит простоты, как бежит пустоты. И детские души сложны, утончённы, душа ребенка извилиста, детская душа – лабиринт» [3, с. 419]. Попытаемся понять этот сложный детский духовный мир со свойственными ему представлениями о православной вере. Для этого рассмотрим основные устойчивые повторяющиеся мотивы и художественные приёмы, выражающие их, в произведениях «Лето Господне» И. С. Шмелёва и «Под Новым Серпом» К. Д. Бальмонта. Выбор произведений обоснован тем, что романы автобиографичны и созданы в эмиграции.
Детский православный мир, в нашем понимании, это не только дети, введённые в храмовое пространство, – это и совокупность детских взглядов на мироздание, это собственное, только детям присущее, толкование красоты, добра и зла, рождения и смерти, ада и рая.
Обращаясь к роману И. С. Шмелёва «Лето Господне», мы видим, что все детские персонажи романа духовно объединены и введены в круг церковной жизни. С Анютой – девочкой­«ангелочком» – Ваня встречается на святой Пасхальной неделе; с Клавнюшей и Санькой­заикой вместе идут в церковь на богослужение; с сестрой Сонечкой присутствуют на соборовании отца. Особо выделяется образ мальчика, возглавляющего крестный ход: «Мальчик в бело­глазетовом стихаре, чинно несёт светильник, с крестиком на высоком древке» [4, с. 217].
Детские персонажи в произведении К. Д. Бальмонта «Под Новым Серпом» – это в основном дети семьи Гиреевых: Игорь, Глебушка, Жоржик. Они близки, прежде всего, по кровному родству. Братья Гиреевы воцерковлены, но вера каждого сугубо индивидуальна и, по мнению автора, зависит от умения чувствовать.
Однако так или иначе все дети – герои романов – совершают своё большое духовное паломничество к истокам веры. Кто помогает им совершить это путешествие и понять, как должен жить православный человек? Важно отметить, что и Шмелёв, и Бальмонт видят в роли духовного наставника не священника. В тексте чаще отражается негативное чувство по отношению к церковнослужителям. Так, маленькому Жоржику первый священник в его жизни навсегда запомнился как «некий лик, полный необъяснимой всегдашней враждебности», «Жоржик помнил при этом, что, если по окончании службы он подходил к кресту, чтобы приложиться, этот угрюмый поп Николай непременно совал ему, как бы судорожным толчком, прямо в губы свою жёсткую холодную руку. Мальчику вовсе не хотелось целовать эту неласковую мёртво­холодную руку» [3, с. 144]. Образ законоучителя гимназии отца Миловзорова лишён внешней привлекательности: «Высокий, толстый, подслеповатый и с жидкими рыжеватыми косицами, он ничего не имел в себе ни аскетического, ни мрачного. Он был необыкновенно благодушный и даже добрый человек, притом такой ленивый, что он не стал бы ни на что сердиться уже потому, что это всё­таки требует затраты сил» [3, с. 145]. Для Вани из романа Шмелёва далёк и непонятен отец протодьякон: «В бане – отец протодьякон. Он на славу попарился, простывает на тугом диване и ест мочёные яблоки из шайки. Смеётся Горкину: “А, кости смиренные... па­риться пришли!” – густо, будто из живота. Я гляжу на него и думаю: “Крестопоклонная, а он мочёные яблоки мякает... и живот у него какой, мамона!..” А он хряпает и хряпает» [4, с. 343].
Носителями традиций русского православия, источником доброты, ласки, понимания детских душ выступают в произведениях Шмелёва и Бальмонта люди из народа – Горкин и Ненила. Основной эпитет в художественной характеристике портрета этих героев, – «ласковый». Для Игоря (самого набожного из семьи Гиреевых) Ненила даже ближе и понятнее матери, с которой мальчик ходит на богослужения в Якиманскую сельскую церковь.
Кроме того, важное место в повествовании обоих писателей занимает образ странника. Интересно, что появление этих «странных людей» в повествовании представлено с точки зрения детей необъяснимым и внезапным, но имеет большое значение в дальнейшей судьбе героев, а именно в воспитании в них христианского отношения к радостям и скорбям. Особенно колоритным является образ странника в романе «Под Новым Серпом». Странник выступает в роли проповедника и глашатая (толкователя?) Апокалипсиса и является примером народной религиозности, которой свойственна особая «истовость, душевная чистота <...> способность приближения к Богу в высшей мере, что выражается в народной святости» [5, с. 9]. Этот образ создаётся не только монологом, близким по сюжету к духовным песням калик перехожих, но и такой важной деталью одежды странника, как лапти, которые становятся для Игоря знаком истинно православного народа: «И я посмотрел на его лапти, когда он выходил. Мне хотелось пойти за ним и быть, как он. В лаптях пойти за ним. Из церкви в церковь. В церкви хорошо. Так светло и поют. И все молятся» [3, с. 88]. Стремясь быть похожим на странника, мальчик просит у местного крестьянина Афанасия сплести ему лапти. Маленькие лапоточки в дальнейшем становятся неотъемлемой частью образа молящегося Игоря.
Размышляя о детском православном мире, Шмелёв и Бальмонт на особую ступень возводят понимание детьми таких христианских ценностей, как любовь, милосердие, сострадание. Наивысшей точкой проявления этих чувств является молитва. Если в романе Шмелёва «Лето Господне» главная молитва – это молитва маленького сына за больного отца (и она вполне понятна и объяснима сыновней любовью), то в романе Бальмонта «Под Новым Серпом» дет­ская молитва представлена в высшем христианском понимании как молитва за грешника. Мы имеем в виду случай, произошедший во время ледохода, – одну из центральных трагических сцен романа. Мальчики стали свидетелями страшной расправы мещанина над своей женой: «Навстречу им шла кучка людей, несущих на носилках смертельно­бледную женщину <...> платье на ней было растерзано, и из распоротого живота виднелись полувывалившиеся кровавые внутренности. Сзади, поодаль, другая кучка людей вела какого­то человека, мужика или мещанина с видом потерянным.
<...>
...смертельно раненную несли в земскую больницу, а преступника вели, чтобы предать в руки правосудия.
<...> Через несколько дней она умерла.
Несчастного потом судили и осудили на многолетнюю каторгу» [3, с. 151—152].
По­разному восприняли дети Гиреевых этот «лик ужаса». Глебушка остался равнодушным. Жоржик «примолк и затих», «все ему стали чужими». И только Игорь понял состояние брата: «Жоржик, милый, – сказал взволнованным голосом Игорь. – Давай помолимся вместе о той бедной, которую убили, и о том несчастном, который убил.
Слёзы брызнули из глаз Игоря, пока он говорил эти слова. Жоржик устремился к нему, ухватился обеими ручонками за его шею, поцеловал брата и тоже заплакал.
Через мгновение они оба стояли на коленях перед двумя маленькими иконками, и, лепеча вполголоса спутанные молитвы, где в заученные, священно­верные, размерные слова проскользали неуверенно, но сердечно найденные, детски верные и тоже размерные слова, два эти ребёнка, скованные одним душевным порывом и сблизившиеся с этой минуты уже навсегда, творили земные поклоны и молились Неведомому, пославшему их в мир, такой страшный и непонятный» [3, с. 154].
Важно отметить то, что в своих произведениях оба автора показывают разные молитвенные состояния детей и подчёркивают, что детская молитва может быть молитвой истинно православного взрослого человека и в то же время может оставаться по­детски наивной.
Анализируя художественные символы, к которым обращаются писатели в своих произведениях, создавая образ божественной природы, хотелось бы особенно выделить символ света. Свет в творчестве Бальмонта и Шмелёва единый – это свет Солнца, озаряющий мир в дни церковных праздников. «Радостно до слёз бьётся в моей душе и светит от этих слов. И видится мне, за вереницею дней Поста, – Святое Воскресенье, в цветах. Радостная молитвочка! Она ласковым светом светит в эти грустные дни Поста»; «Я просыпаюсь рано, а солнце уже гуляет в комнате. Благовещение сегодня!»; «Преображение Господне... Ласковый, тихий свет от него в душе – доныне. Должно быть, от утреннего сада, от светлого голубого неба, от ворохов соломы, от яблочков грушовки, хоронящихся в зелени, в которой уже желтеют отдельные листочки, – зелёно­золотистый, мягкий» [4, с. 5, 44, 104]. И таких примеров множество.
Естественно, Солнце – излюбленный символ Бальмонта – появляется в красивом сне Игоря: «Он шёл по большой дороге, залитой Солнцем, по дороге, где только что прошёл обоз и растаял. Он шёл, а на нём были новые белые лапотки <...>. Около него, держа его за руку, шёл странник <...>. А шли они к большой белой церкви, и было ещё издали видно, что там идёт служба, двери церковные были раскрыты» [3, с. 92].
24 февраля 1933 года Бальмонт пишет стихотворение «“Лето Господне” И. С. Шмелёва», ставшее отзывом на выход в свет в Белграде книги Шмелёва «Лето Господне. Праздники». В одном из четверостиший поэт определяет концептуальную линию этого произведения как «Дитя и Бог»:
Весь мир наш изменённый плох,
Он крик и стон, и вздох усталый,
Но я с тобою, мальчик малый,
И к нам подходит добрый Бог.
Эта тема была значима и для самого поэта, который писал, что «в детской душе есть много великого доверия к тому Отчему лону, связь с которым она чувствует кротко и полно» [6, с. 181].
Примечания
1. Дон Аминадо. Колыбельная. РО РНБ. Ф. 1448. Островская С.К. Сборник стихов, афоризмов, цитат. 1916—1924. С. 83—84.
2. Донской, Р. От Москвы до Берлина / Архив русской революции. Т. 1—2. М.: «Терра»: Политиздат, 1991.
3. Бальмонт, К.Д. Под Новым Серпом // Бальмонт, К.Д. Автобиографическая проза / Сост., подгот. текстов, вступ. ст., примеч. А. Д. Романенко. М.: Алгоритм, 2001. С. 419.
4. Шмелёв, И.С. Лето Господне. М.: Светлый берег, 2007. С. 217.
5. Федотов, Г.П. Стихи духовные (Русская народная вера по духовным стихам) / вступ. ст. Н. И. Толстого; послесл. С. Е. Никитиной; подготовка текста и коммент. А. Л. Топоркова. М.: Прогресс, Гнозис, 1991. С. 9. (Традиционная духовная культура славян / Из истории изучения).
6. Бальмонт, К.Д. Белая невеста // Баль­монт, К.Д. Где мой дом: Стихотворения, худож. проза, статьи, очерки, письма / сост., авт. предисл. и коммент. В. Крейд. М., 1992. С. 181.