14.7. Наука и этика ответственности

Несколько последних десятилетий бурно развивается этика ответственности, которая пришла на смену не выдержавшей испытания этике свободы и справедливости. В самом деле, этика свободы, своеволия индивида, свободы без границ превращается в этику эгоистической безответственности. Этика справедливости, объявляя равные права для всех, на самом деле породила совершенно противоположные человеческие отношения и грандиозные социальные катастрофы. Этика ответственности критически дистанцируется как от этики свободы, так и от этики справедливости. В настоящее время принцип ответственности занимает все более важное место в осмыслении путей развития нашей техногенной цивилизации.
Не рассматривая детально содержание этики ответственности, отметим, что имеется классическая и неклассическая концепции этики ответственности. Согласно классической концепции, на первый план выдвигается необходимость ответственности субъекта за последствия своих действий — ведь субъект самостоятелен и свободен, обладает всесильным разумом, способен четко устанавливать характер и мотивы своих поступков. Неклассическая концепция занимается проблемами согласования разнонаправленных социальных интересов (будь то личный и общественный интересы или интересы отдельных индивидов), объединяя феноменологический, герменевтический, коммуникативный, аналитический подходы.
Одно из центральных положений неклассической концепции гласит, что для превращения в морально ответственного человека каждый должен научиться отделять необходимое от случайного, различать, что есть цель, а что средство, уметь отвечать за себя, за свои поступки, за будущее.
В природе все настолько хрупко, катастрофично, настолько заряжено непредсказуемостью, что из управления и человеческой деятельности в целом должны быть совершенно исключены как просто непродуманные и неадекватные, так тем более авантюристические или же хищнически-потребительские действия.
Современная эпоха в качестве одного из главных своих понятий выдвигает на передний план принцип ответственности человека перед природой, перед окружающим миром, принцип основанного на нравственности сотворчества человека и природы, человека и человека. Это тем более важно, что свобода как понятие, как теоретическая конструкция может быть использована только в мире обратимых процессов, наш же мир, напротив, необратим и очень хрупок.
При сохранении ныне действующих разрушительных тенденций велика опасность настоящего господства мутантов, которые именно в загрязненной, ущербной природной и социальной среде имеют более высокие шансы на выживание.
Человечество не вправе полагаться больше на случай, судьбу и т.д. в ожидании лучшего своего будущего, а, напротив, должно целенаправленно «взращивать» его своими разумными, системными действиями, развивая нужные структуры — аттракторы, значимые для данного проекта будущего (например, если человечеству в будущем нужны семья, образование, культура, то именно для их развития необходимо создавать соответствующие условия). В управлении социальными процессами необходимо учитывать, что, согласно синергетике, фактором объединения сложных социальных структур является некий аналог хаоса, флуктуаций, диссипаций: хаос играет роль полигона для обменных процессов, роль «клея», который связывает в единое целое отдельные части.
Синтез простых эволюционирующих структур в одну сложную происходит путем установления общего темпа их эволюции, их общего «темпомира». Эффективное управление сложными системами должно обязательно учитывать и использовать эти «темпомиры»: человек должен стремиться «лепить» себя по образу и подобию мира, т.е. не перестраивать и разрушать его, а «встраивать» себя в него максимально незаметно, максимально безболезненно для мира.
Управление — это связь с будущим, проект которого мы имеем в данное историческую эпоху, а познание — это постижение тех сущностных отношений и свойств действительности, которые выступают ресурсом для достижения желаемого будущего. Познание и управление неразделимы, будучи разными сторонами единой системы человеческой деятельности (прав был Сократ, говоривший о том, что управлять должен знающий).
При управлении сложной системой необходимо учитывать, что опасность ее непредсказуемого, разрушительного поведения таится в самом слабом звене этой системы, которое и определяет степень устойчивости ее развития и существования. Поэтому усилия управления должны быть сосредоточены, прежде всего, на укреплении слабых звеньев природных и социальных систем, на помощи слабым, неимущим, сирым. Прав был великий русский философ В.С. Соловьев, говоривший о том, что мерой благополучия общества служит жалость государства к своим гражданам.
Очень жаль, что человек еще не осознал всей полноты опасности того обстоятельства, что сплошь и рядом управленцами на всех уровнях становятся далеко не самые знающие, не самые нравственные, не самые ответственные, не самые порядочные личности... А мир в целом управляется просто неудовлетворительно (эта оценка даже завышена): на нашей планете живется хорошо только очень небольшому числу людей, огромно разрушающее влияние на общество, особенно на молодежь, господствующих ныне антикультуры, вседозволенности, разврата, отрицания гуманистических ценностей и идеалов. Положение дел настолько плохо, что современная философия присвоила нашему времени имя «эпохи ожидания гибели»1.
С этим следует согласиться в полной мере, но с этим нельзя смириться — ведь тот ад, который устроен людьми, людьми же и может быть преодолен, все или почти все находится в руках самого человека.
В исследовании Д.С. Чернавского, проанализировавшего синергетическую природу понятий «этика» и «совесть», показано, что они «работают» только в бифуркационные моменты развития1. Если это так, то есть надежда, что именно на краю пропасти, в бифуркационный период, включатся эти сохраняющие цивилизацию этические механизмы, навсегда уйдет господствующая ныне гонка людей только за наживой, превращающая их «в пыль, гонимую ветром алчности». Пока же, к сожалению, правит бал не только алчность, антикультура, но и ложь — ложь во всех видах и на всех уровнях, ложь как главный ресурс манипуляции сознанием. Для нашего времени характерно использование лжи как полноправного ресурса управления, причем применяемого в таких масштабах, которых прежде невозможно было и представить.
Со времен Макиавелли владеть искусством лицемерия считается чуть ли не достоинством, и масштабы применения этого «искусства» стали просто вселенскими.
Ценность нравственных и гармоничных отношений между людьми вовсе не оказалась внезапно исчерпанной, наоборот, ее умышленно, целенаправленно и рьяно уничтожали и уничтожают те, кто в качестве «ценностей» избрал наживу, ложь, эгоизм, вседозволенность и безответственность. Следует честно признать, что мир «пилотируется» далеко не самыми лучшими ...
Человечество в настоящее время вступает в точку бифуркации, переживает мощнейший цивилизационный кризис, выход из которого совершенно не очевиден, поскольку имеется немало вариантов дальнейшего развития событий. Вспоминая введенное Карлом Ясперсом понятие осевого времени2, нашу эпоху можно было бы назвать вторым осевым временем. Напомним, что осевое время человеческой цивилизации Ясперс помещает между 800 и 200 гг. до н.э., когда возникла греческая философия, стали учить израильские пророки и Заратуштра, когда в Индии начали распространяться буддизм и джайнизм, а в Китае — конфуцианство и даосизм. Эти духовные движения породили всечеловеческий, общезначимый для всех грядущих поколений завет — идею личной ответственности каждого человека перед лицом общего бытия. Такова одна из древнейших традиций, которая в течение последних столетий была существенно подорвана, ослаблена, особенно в нашу эпоху — эпоху массовой культуры и антикультуры, эпоху грандиозного манипулирования сознанием человека, эпоху не знающих границ алчности, насилия, лжи, лицемерия. Именно поэтому те всечеловеческие правила поведения, тот общезначимый завет, который был выработан примерно 2,5 тыс. лет назад, в настоящее время не справляется с задачами нравственной регуляции и управления человеческим поведением, не обеспечивает личностной ответственности людей перед бытием. В жесточайшем столкновении различных учений, концепций, взглядов, теорий, свидетелями и участниками которых являются обитатели планеты в начале XXI в., в эпоху второго осевого времени, как раз и вырабатывается дальнейший путь развития нашей цивилизации, а также те правила и регулятивы, с помощью которых можно будет обуздать губительные для человека и природы тенденции нынешнего этапа ее развития. Совершенно очевидно, что при сохранении ныне господствующих «порядков» цивилизацию действительно ждет печальный финал, позорная гибель — позорная потому, что главная причина возможной катастрофы коренится в самом человеке, вернее, в победе его низменных и животных начал.
У Ж.-Ж. Руссо есть поразительное высказывание: «Если полагать цель жизни в успехе, то гораздо естественнее быть подлецом, чем порядочным человеком». Человечеству предстоит предпринять очень много усилий, чтобы преодолеть эту «формулу успеха», выползти из этой колеи, из этой губительной традиции человеческого общежития.
После появления в природе человека развитие мира осуществляется по двум основным «траекториям»:
(1) естественной, дикой, никем не организуемой, через стихийное, нетронуто-природное, через саморазвитие без человека и без его влияния;
(2) искусственной, культурной, организуемой, управляемой через активность человека, преследующего достижение своих различных целей.
Очевидно, что с развитием человеческой цивилизации вторая составляющая развития мира (искусственная) становится все более определяющей и господствующей.
Итак, есть две составляющие любого развития, любого изменения. Для иллюстрации и наглядного понимания сути такого дихо- томичного развития представим себе обыкновенное, скажем, среднерусское поле. Изменения, которое на нем могут происходить, вписываются в д в е основные парадигмы:
(1) если поле предоставить самому себе, то на нем будут происходить только естественные, только дикие процессы как с растениями, так и с другими элементами этого поля, почвой, рельефом и т.д.;
(2) если поле подвергнуть искусственному, культурному, человеческому преобразованию, то на этом поле начнет расти только какая-либо одна сельскохозяйственная культура, например рожь, все же другие усилиями человека будут искоренены и уничтожены.
Общепринятой моделью использования знания до сих пор считается практика применения результатов научных исследований, прежде всего, в целях удовлетворения все возрастающих потребностей человека, без особых на то ограничений и препятствий (за небольшим исключением, например, в области клонирования человека, генетического модифицирования растений и животных и т.д.).
Незнание (заблуждение), его использование в человеческой деятельности рассматриваются, прежде всего, как непреднамеренный сопутствующий и неизбежный процесс, как естественный «шум» использования всегда относительного научного знания.
Вопрос о преднамеренном, управляемом, целенаправленном использования незнания, заблуждения, об использовании его как ресурса для достижения определенных целей в науке даже не стоит, поскольку ресурсом для целенаправленного и осознанного использования в человеческой совокупной деятельности признается только научное знание. На самом же деле все уже давно не так, и об этом речь впереди.
Одной из основных задач науки является постижение закономерностей естественно развивающегося мира в целях гармонизации, максимально соответствующего встраивания человеческой активности в природнообусловленные процессы и явления. Господствовать, подчиняясь, управлять, заимствуя в естественном то, что затем будет использовано в искусственном, — таков основной подход человека, но это тоже еще далеко не все.
На познавательной фазе человеческой деятельности осуществляются поиск, «разведка» возможностей природного, «естественного» для нужд и целей человека. Фактически познание выполняет роль процесса присвоения естественно-природного для удовлетворения человеческих потребностей; познание — это процесс превращения объекта в объект — для человека, превращения природного объекта в некую собственность человека.
«Очеловеченное» как исторический продукт процесса познания представляется многокаскадным напластованием различных принципиально-авантюристических попыток использовать естественное в неких человеческих целях.
Познание — процесс очеловечивания природы, всего окружающего, процесс превращения части (человека) в некое целое, а целого (природы) — в некое средство той части, которая возомнила о себе, что она и есть некое целое.
Познание вскрывает ресурсы объектов, направляет их на различные, уже известные цели; степень совпадения целей и средств их достижения, как и все остальное, — шатко, зыбко, ненадежно, авантюристично, конъюнктурно, безответственно, далеко не адекватно.
При таком деформирующем вмешательстве человека в естественный ход событий, при таком изначально ошибочном, несостоятельном, авантюристичном подходе помнить необходимо, прежде всего, о главном познавательном противоречии — о том, что, обладая каждый раз конечным и ограниченным объемом знаний о принципиально бесконечном и безграничном окружающем мире, человек всегда рискует, всегда играет и балансирует на лезвии бритвы — ведь, как обосновывает синергетика, системы могут стать и нестабильными; одним из вариантов выхода из такой нестабильности может стать «сбрасывание», «слив» той части целого, которая возомнила себя этим целым.
Процесс познания реалий этого мира в современную эпоху приводит к нарастающей день ото дня тревоге за будущее человека, и именно этот конкретно-исторический результат данного процесса является, несомненно, одним из самых значительных, вопрос в другом: будет ли услышан этот грозный сигнал?
Процесс познания только тогда сможет выполнить свои адаптационные функции и задачи для сохранения человеческого рода, когда ради подобного сохранения не будет уничтожен сам мир; именно к такому критическому пределу, к такой «красной черте» подошла человеческая цивилизация.
Идет поиск новых взаимоотношений между наукой и обществом, государством, экономикой.
Принято различать два типа научной деятельности. Первый — это собственно сама наука, движимая своими внутренними теоретическими проблемами; она чаще всего предстает как фундаментальная наука. Второй тип — прикладная наука, развитие которой диктуется не внутренними, а внешними экономическими потребностями стран. В англосаксонском мире с начала 1980-х, а в России после 1991 г. начался переход развития научной деятельности от первой модели ко второй.
Делить науку на фундаментальную и прикладную можно, вообще говоря, лишь с очень большими оговорками. Более правильным является анализ исторических особенностей развития научной деятельности.
Известно, что англосаксонская модель организации науки берет свое начало в XIX в., когда английский священник и профессор минералогии Уильям Юэлл, вдохновленный идеей Огюста Конта о том, что наука становится ведущей силой цивилизации, выступил за профессионализацию науки и внес свое предложение о преподавании естественно-научных дисциплин в ведущих университетах. Следует напомнить, что в этот период в университетах господствовало преподавание философии и богословия, в то время как более «земные» научные дисциплины, в том числе естественно-научные, или были способом проведения досуга аристократов, или же преподавались в городских университетах в той степени, какой к ним проявляла интерес «рыночная экономика». Юэлл считал, что развитие науки должно определяться внутренней динамикой теорий, и именно по этому принципу следовала организация науки в англосаксонском мире начиная со второй половины XIX в.
Первой серьезной попыткой экономического анализа науки можно считать книгу английского физика и общественного деятеля Джона Бернала «Социальная функция науки», которая вышла в 1939 г. В ней отмечалось, что, учитывая важность науки, государству необходимо начать планирование и рациональное управление научным комплексом. Интересно, что книга Бернала была во многом инициирована активными выступлениями Н. Бухарина и Б. Гессена (СССР), которые утверждали, что в социалистическом государстве не имеет смысла говорить о разделении науки на «чистые» и «прикладные» исследования, так как вся наука направлена, согласно их воззрениям, на развитие хозяйства. Работа Дж. Бернала оказала значительное влияние на становление науковедения.
После Второй мировой войны огромные инвестиции в науку были обусловлены военным противостоянием двух стран: США и СССР. В 1950-е и 1960-е годы в США появляется ряд публикаций, в которых делается попытка обосновать крупномасштабные государственные субсидии для фундаментальной науки. Была предложена так называемая линейная модель инноваций: фундаментальная наука производит знания, которые затем используются в прикладной науке, превращаются в инновационные разработки и в конце концов находят применение в промышленности. Знание имеет характер общественного товара и, следовательно, производится и частным сектором в определенных объемах. Но прежде всего государство должно взять на себя финансирование фундаментальных исследований.
Другая традиция в послевоенной организации науки связана с Чикагской школой экономики и управления. Утверждается, что индивидуалистическое поведение, ориентированное на максимизацию полезности, свойственно всем сферам деятельности, в том числе и науке. Экономисты этого направления изучают проблемы, впервые обозначенные Р. Мертоном, — вознаграждение ученых, их мобильность, карьера, производительность научного труда, институциональные структуры в науке и т.д. Для этой методологии характерен взгляд на научное знание как на побочный продукт рыночной деятельности ученых, причем характер научного знания не зависит от того, чем мотивируется ученый в своей работе. Ряд представителей этого направления выступают за полное прекращение государственной поддержки науки. Согласно их концепции, ученый, будучи максимизатором прибыли, ничем не отличается от прочих экономических агентов, и поэтому субсидирование его деятельности со стороны государства трудно оправдать.
В последнее десятилетие XX в. происходят процессы, которые характеризуют все большую зависимость в англосаксонском мире развития науки от динамики рынка, а в Японии и странах ЮгоВосточной Азии, наоборот, растет осознание необходимости государственных инвестиций в фундаментальные исследования.
В начале 1990-х начался поиск принципиально новых подходов к организации и экономике науки. Можно говорить даже о появлении новой экономики и управления науки, основным чертами которой являются:
(1) переход от индивидуалистической парадигмы неоклассической теории к изучению институционального контекста научных исследований;
(2) замена трактовки знания как товара акцентированием неявных (скрытых, некодифицируемых) свойств научного знания: предметом изучения становятся традиционные практики, нормы, культура в научных сообществах;
(3) переход от линейной, односторонне направленной модели инновационного процесса к более сложному пониманию взаимодействия между наукой и технологией;
(4) изучение экономических аспектов таких проблем, как научная публикация, распределение грантов, разглашение результатов исследований, мошенничество в науке;
(5) преодоление дихотомии между государственной и частной поддержкой науки и анализ взаимодействия между промышленностью, фондами, академическими учреждениями и государством в финансировании исследований, сравнение относительной эффективности альтернативных методов финансирования.
Сегодня, когда объемы финансовых ресурсов, приходящиеся на науку, сокращаются, а желание ученых получать высокие доходы не уменьшается, когда дорогой остается стоимость проведения исследований, все большая часть ресурсов, идущих на научные исследования, распределяется на конкурентной основе. Наука начинает принимать форму коммерческого предприятия, ученые становятся предпринимателями на некоем новом рынке — на рынке идей. Этот процесс, происходящий во всех странах мира, в том числе и в России, назван американским социологом Г. Этцковитцем «второй академической революцией» и знаменует собой наступление эпохи «академического капитализма».
Первая академическая революция имела место в США в конце XIX в., когда произошла интеграция научных исследований с преподаванием в университетах. Новая система была тогда более прогрессивной благодаря своей дешевизне (профессора получили в свое распоряжение в лице аспирантов дешевых ассистентов) и динамичности, ибо постоянный приток новых студентов в университеты обеспечил и непрерывную генерацию новых идей.
Вторая академическая революция обусловила интеграцию академического и предпринимательского секторов и коммерциализацию научных знаний. Эта революция проходит через три этапа.
На первом появляется механизм патентования, но создание интеллектуальной собственности выступает побочным продуктом исследовательского процесса.
На втором этапе соображения последующей продажи идей все глубже проникают в процесс научных исследований, университетские профессора становятся основателями венчурных фирм.
На третьем этапе получение прибыли превращается в главную цель научной деятельности.
Причин у этой академической революции несколько:
(1) усиление наукоемкости производства, значимость научных разработок для промышленности;
(2) сокращение периода между научным открытием и его практическим применением;
(3) дефицит ресурсов, снижение финансирования научного сектора;
(4) снижение внутрифирменных исследований, стремление корпораций использовать университеты в качестве субподрядчиков для проведения НИОКР;
(5) отход от линейной модели инновационного процесса при разработке инновационной политики: все больший вес получают меры по стимулированию взаимодействия между участниками инновационного процесса на разных его стадиях;
(6) коммерциализация науки, вызванная резким падением бюджетного финансирования науки; получение коммерческих контрактов становятся одним из ведущих источников дохода в научном секторе.
Если раньше в различных эволюционных теориях экономического развития речь шла о взаимозависимой динамике науки и промышленности (т.е. некоей двойной спирали развития), то сейчас имеет смысл говорить о «тройной спирали», о взаимодействии трех динамик — динамики рынка, внутренней динамики создания знаний в самих науках и о динамике политических и законодательных процессов в области инноваций.
В результате второй академической революции происходят важные изменения в организации научных исследований. Усиливается коллективизация науки. По мере того как себестоимость исследований возрастает, все чаще для проведения научных экспериментов требуется объединять усилия нескольких университетов или даже стран. В научной политике начинает активно использоваться понятие критической массы сконцентрированных усилий.
Другая сторона научной коллективизации — формирование междисциплинарных исследовательских коллективов. Оно связано с тем, что многие исследовательские задачи становится все труднее решить, оставаясь в рамках какой-либо одной дисциплины.
Расширяется и глобализация науки. «Утечка мозгов» — это только один пример подобной глобализации.
Весьма актуальной для исследований в рамках социологии науки является проблема развития российской науки в период реформ последних двадцати лет. Рассмотрим ее более подробно в заключение данной главы и на ее содержании покажем значимость отраслевых социологических исследований вообще, в социологии науки в частности.

1 Философский энциклопедический словарь. М.: ИНФРА М., 2003.
1 Чернавский Д. С. О методических аспектах синергетики // Синергетическая парадигма. Нелинейное мышление в науке и искусстве. М.: Прогресс-Традиция, 2002.
2 Jaspers K. Vom Ursprung and ziel dez Geschichte, 1949.